Валерий Валюс

«Континент», №38, 1983 г. Раздел «Восток - Запад»

НЕСКОЛЬКО ПЕРЕПЛЕТЕННЫХ ТЕМ

Темы вполне житейские: куда податься, чем платить, к кому прислониться, как развернуться.

Для эмигрантов из СССР они (в западных вариациях) начинаются прямо с Вены, с аэропорта или какого-нибудь пансиона, где запах бульона и объявление на русском языке: «Господа, курей на кухне не варить!»

Темы длятся сначала по недоразумению, казалось 6ы, а потом оказывается, что они не только не оканчиваются, но и не могут окончиться, потому что это и есть жизнь на Западе, не вся, конечно, но, тем не менее, вполне фундаментальные ее части. Вот так, весомо и даже как 6ы торжественно, однако в соответствии с житейскими, названными выше: национализм, благосостояние, демократия, свобода.

Они тесно связаны между собой, и, чтобы получилась мало-мальски цельная картина, приходится браться сразу за все вместе. Я эмигрант и пишу с позиции эмигранта, приземленной или возвышенной, уж как выходит. О самом себе писать тоже буду - для краткости и ясности, чтобы показать угол зрения, под которым отчетливо увидел, о чем рассказываю. Хотя ни моя позиция, ни сам я в этих описаниях не важны - это просто прием подачи материала, так мне сподручнее.

На научность, историчность и, разумеется, пол­ноту описания не претендую. Просто информация: об очевидном, банальном дальше некуда для эмигрантов на Западе, но я обо всем этом понятия не имел, когда выскакивал в свободный мир, - в Союзе это, мягко говоря, известно мало.

Новостями последних лет, с тех пор как эмигрировал, я здесь и ограничиваюсь. Тем самым откровенно отказываюсь постоянно сравнивать Запад с Востоком: какие здесь колбаски - какая там весна, какая здесь тоска - какой там режим, например. Я не кидаю на весы: «ехать или не ехать» - уже уехал.

Вообще-то сравнивать необходимо. И выводы делать. Пропаганда - общественно полезная работа, уважаемая как здесь, так и там, но я о другом пишу - тоже можно. Пропаганда ведь касается не всех тем, у нее свои цели, и две пропаганды (восточная и западная), и двадцать две (добавьте Китай, Албанию, Аргентину..., что хотите) со всеми их мощными средствами информации остаются всего лишь самими собой: рядом находятся темы, для них не подходящие, которые в пропаганду не помещаются и потому просто оставлены.

Я не рассчитываю, что эти описания вызовут у кого-либо «эффект присутствия», - увы, сам привык здесь как-то обходиться без этого эффекта.

Прием в страну

Часто, только приехав на Запад по израильской визе, эмигрант узнает, что существует проблема приема в страну. В СССР он познакомился с проблемой выпуска. На Западе ее нет. Но в Вене (так было раньше) или Риме (теперь) он минимум несколько месяцев живет без права на постоянное пребывание и без права на работу. Ждет, когда страна, в которую он подал документы, разрешит ему въезд. Или не разрешит. Исключение - Израиль. Он принимает быстро и всех желающих. Почему это так, разъяснять сейчас не берусь.

Существует, правда, другая проблема - посылка вызова из Израиля в СССР. Скажем, приходит эмигрант в Вене в Сохнут, видит ящик, на котором написано «Для вызовов», достает из кармана, предположим, 20 адресов, которые ему дали знакомые (дали по секрету от окружающих, чтобы сократить нелегкое время, когда уже известно о намерении человека уехать, а визы у него еще нет). Эти адреса эмигрант каким-то образом провез через границу, например, выучив наизусть, зашифровав в записной книжке или просто так - повезло. Но перед тем, как опустить адреса в ящик, он немного медлит, сознавая, какие последствия в жизни доверившихся ему людей этот простой жест может иметь, и на всякий случай спрашивает: «Это действительно ящик для вызовов?» И знающий человек (подобные тонкости узнаются быстро, и знающих людей полно в набитом коридоре) отвечает: «Да, для вызовов. С тем же успехом вы можете опустить их в мусорную корзину. Вы хоть на еврейские фамилии хотите вызовы послать? Хотя это не важно. Ведь вы сами не в Израиль едете. Иначе вы сидели бы в сохнутовской гостинице и ждали отправки, а не толклись 6ы здесы". Человек все же опускает адреса в ящик, хотя с тем же успехом он мог 6ы опустить их в мусорную корзину.

Вызов должен, как правило, устроить через Сохнут кто-то из живущих в Израиле и, как правило - поскольку большинства выезжающих направляются сейчас не туда, - сопроводить ложью: «Да, точно в Израиль». Советские трудности начинаются уже потом: вызовы не доходят, сбор документов, увольнение с работы, подача, отказ и т. п. Национальное и правозащитное движения в СССР, у которых одна из целей - свобода выезда, Израиль рассматривает далеко не всегда как своих союзников. Пресса в Израиле часто горячо обсуждает вопросы «отъезжанты и диссиденты», «почему люди едут мимо» и т. п.

Горячность, правда, не означает откровенности. Хотя выражений неприкрытой или слабо прикрытой ненависти к тем, кто едет мимо, сколько угодно. В СССР израильскую прессу, естественно, читать не могут. И проблема выглядит так: «Уже год как просил прислать вызов. Пять раз заказывал. Не доходят и все. Гебисты на почте работают». Гебисты на почте работают, конечно. Но вовсе не исключено, что заказанные вызовы не дошли даже до них.

Проблема приема, существующая в других странах Запада, относится не только к выехавшим из СССР. Это проблема и иностранных рабочих, если они захотят вдруг остаться в стране, куда приехали на заработки, или захотят привезти с собой семью, и беженцев из стран Третьего мира. И не беженцев, а обычных жителей бывших колоний, которые захотели перебраться в метрополию. И граждан стран самого Запада, желающих поменять страну. Эмнгранты из восточного блока имеют даже привилегии по сравнению с иностранцами других категорий: различные фонды поддерживают их, пока они ждут разрешения ехать дальше (оплачивают жилье и дают деньги на еду), в течение 2-х лет после выезда из СССР (Так было несколько лет назад, какой сейчас срок-я не знаю) эмигранты находятся в статусе беженца из восточного блока, который существенно повышает шансы такое разрешение получить, и в случае отсутствия работы их не высылают обратно в СССР, а оказывают им социаль­ную помощь (в тех странах, где она есть).

(Те же права имеют, согласно Международной конвенщии 1951 г., политические беженцы из всех стран мира - не только из коммунистических. Особого статуса «беженца из восточного блока» не существует. - Р е д.)

Какие учреждения участвуют в выдаче разрешения на въезд и какими признаками они руководствуются, эмигранты толком не знают. Важные признаки: профессия и национальность.

(Если 6ы знать, с какой профессией в какую страну берут, можно было 6ы подготовиться заранее, не может ведь спрос быть только на очень сложные профессии. А если их у человека несколько, то какую указать? Все? Главное - указать профессию, с которой принимают, или не указать ту, с которой не принимают? Страны ведь не одинаковые, не совсем все равно, в какую ехать. Помните географию? Климаты в них отличаются. История тоже, языки бывают разные. В одной уже живут ваши друзья, в другой нет никого. Когда-нибудь потом сделать правильный выбор может стать очень не просто. Планировать новую эмиграцию, не закончив одной, не хочется. И как угадать, в какой стране какое ждет будущее? Решаете не только вы, но и за вас при неизвестной конъюнктуре.)

Национальность в данной ситуации - это наличие у человека крови гражданина страны, в которую он направляется, и страна, из которой он приехал. Если из СССР - неважно, еврей вы или литовец, - статус один (фонды могут быть разные); докажете, скажем, что у вас есть немецкая кровь, - путь в Германию открыт. В Германию можно попасть из Австрии, нелегально перейдя границу. (Перебазировка различных фондов из Вены в Рим - отчасти мера пресечения этой возможности.) Если у вас нет других документов, кроме визы в Израиль,- то обратно в Вену не отправят. Нелегально перешедшим границу даже легче получить право на пребывание в Германии, чем человеку, получившему австрийский документ и приехавшему в Германию по приглашению. Эта благодатная несогласованность закона: границу переходить запрещено, обратно не высылают - давняя традиция. Недавно читал у Шолом-Алейхема в повести «Мальчик Мотл» историю еврейской семьи, эмигрировавшей на Запад. Начало века. То же самое: нелегальный переход границы, обратно не выслали. Правда, в этой истории семья сначала пересекла границу России, что в настоящее время для них было бы исключено, а в последних главах книги описано, как они из Германии перебрались в Англию. Сейчас это было бы тоже вряд ли осуществимо.

Национальность, как страна, из которой вы приехали, также важна. Вот сцена, свидетелем которой я случайно был во французском консульстве в Штуттгарте. Приходит турецкая семья за визой, хотят ехать во Францию. Ответ: «Туркам визы не даем, есть новая инструкция». - «А если 6ы мы были из Ирана, тогда дали 6ы?» - «Тогда да». Выходя, турки сильно хлопнули дверью.

Эта ситуация касается и эмигрантов из СССР. Довольно многие, приехав в Израиль, не прижились там и хотят уехать. Выехать, как правило, удается, например, туристом. Рассказывают, правда, что это не всегда просто, но я, честно говоря, не знаю почему. Настоящая проблема - получить право на работу и пребывание в другой стране. (Приобретено гражданство Израиля, и статус беженца автоматически потерян.) Если вы не знаменитый профессор или незаменимый специалист в вашей узкой области и вас не ждет работа, так называемый "гарант", а вы обычный человек, то эта проблема, как правило, неразрешимая.

Израильтяне, желающие уехать в другую страну, часто с тоской рассказывают о тайном сговоре правительства Израиля с правительствами других стран, чтобы людей с израильскими паспортами на работу не брали. Ничего конкретного они, правда, о сговоре не знают. Я думаю, что какого-либо особого сговора просто не существует. Если и есть тут что-то особое в отношении израильтян, так это, главным образом, их неинформированность о западных порядках. Израильтяне просто оказываются в статусе любого европейца. Немцы, например, довольно много ездят. Все мои немецкие знакомые, пожившие несколько месяцев или даже лет в Греции, Индии или США, рассказывали, что требовалось продлевать туристическую визу, что это не всегда просто формальность, а если они и работали там, то «налево», как здесь говорят - «по-черному», без права на работу. Или это была обычная последовательность: сначала поиск работы, «гаранта», потом поездка. До тех пор, пока длилась работа.

Я рассказал как-то своей здешней знакомой, что в Москве ради получения московской прописки, так сказать, нетуристического права на пребывание в столице, люди устраиваются на лимитную, пусть даже не соответствующую их склонностям и способностям работу или женятся по расчету, фиктивно или даже реально. Она удивилась: «Я думала, это только у нас бывает».

Национализм Европы - «исторического центра цивилизации» - был для меня шоком. Я был как 6ы заворожен словом «цивилизация», будто упакованы в это понятие все лучшие достижения человечества, а все, что творилось в истории, к текущему времени как-то кончилось.

До эмиграции отношение к национализму было у меня простым и отрицательным: или это зло, причем временами активное, или если с претензией на усвоение буддистской либо какой-нибудь другой мудрости, что зло есть лишь тень добра, нехватка света, то национализм - невежество, узость взглядов, косность. Это отношение сформировалось в детстве: мальчишкой случалось драться. Удар кулаком, полученный, например, по носу, способствует формированию представления о том, что в мире существует зло, причем как активное начало. Это уже фундаментальное открытие. Да я и сам дрался со злостью, так что собственные переживания это открытие подтверждали. Когда драки сопровождаются антисемитской руганью, то вырабатывается просто павловский рефлекс: антисемитизм - проявление зла. Поскольку драки частенько были нечестные - один против нескольких, то добавляется новое свойство: зло - это не только больно, но и несправедливо. Тем более, что в отличие от кулаков, ругань относилась уже не только ко мне, но и к моим родным.

Я не думаю, что требуется особая интеллектуальная изощренность, чтобы признать, что антисемитизм не есть нечто абсолютно исключительное, что другие виды национальной вражды не лучше. Правда, это все же интеллектуальное заключение, не столь быстро и безотказно действующее, как условный рефлекс на антисемитизм. Добавлю еще, что я не только еврей, во мне смешано несколько кровей. Националисты редко одобряют смешанные браки. А я вот одобряю и то, что мой папа женился когда-то на моей маме (и брак дедушки с бабушкой, кстати, тоже одобряю), и то, что я родился от этого брака, как бы разные националисты к этому не относились. И мой собственный брак с женщиной любой национальности уже никак не может быть не смешанным.

Этим, в общем-то, исчерпывалось мое отношение к национальному вопросу. Я прожил 6ы с ним, наверное, до конца дней. Но эмиграция заставила взглянуть на национализм с новых сторон. Непосредственное знакомство в «центре цивилизации» с государственным, бюрократизированным национализмом не потребовало изменения отношения к национализму. Вполне достаточно оказалось изменить отношение к цивилизации. На уровне условного рефлекса изменения уже заметнее. Просто при знакомстве, услышав с первых слов, что немецким я владею далеко не в совершенстве, собеседник практически всегда задает серию вопросов: «Из какой вы страны? Как выехали? Были ли в Израиле?» Расценивать эти вопросы можно по-разному. Например, что для европейцев важно идентифицирoвать человека по национальному признаку (что в общем-то верно), или как искренний интерес к моей судьбе, или как поиск общей темы разговора. Но это прoисходит так часто, что каждый раз внутренне подтягиваться, как в СССР при аналогичном, хотя 6ы даже и вежливом вопросе: «А вы, простите, какой национальности?» - просто невозможно. К тому же, наверное, расслабляет общее чувство безопасности жизни здесь, нет уже былой формы.

Попав на Запад, где другой ландшафт, климат, другие леса, реки, другая архитектура городов и деревень, другие законы, деньги, привычки, воспитание, язык, даже внешний облик людей, я остро ощутил себя русским. Наверное, впервые. Существует наследие неотъемлемое, и часть его можно назвать национальным. Русский писатель в Израиле пишет: «Мы - поколение коммунальных квартир», - или другой: «Мой мир - русский язык». Понятно и близко. Землей, например, как частной собственностью, передаваемой по наследству, нынешний эмигрант из СССР никогда не обладал, и, тем не менее, земля, на которой он жил, - часть этого наследия. Она в его языке, привычках, строе мыслей, памяти.

В Германии часто приходится слышать сожаление о «потерянной национальной идентичности немцев». Это немцы говорят о самих себе. Звучит не слишком понятно, а объяснения и того туманнее, в случаях, когда не сводятся к безоглядному обвинению американцев во всех недостатках Германии.

Американцев ругают часто, по поводу и без, такие здесь обычаи, обосновано, нет ли - не знаю. Звучит примерно так: это они, американцы, поставили прoмышленность Германии на ноги, т. е. на рельсы, дали направление, и теперь катится она куда-то сильно не туда, кока-кола повсеместно - это же просто яд, Мак Дональд (ресторан по американскому образцу) и кетчуп, в то время как намного полезнее есть чеснок и т. д., с повторами, конечно, но для слушателей, видимо, всегда освежающе.

Разговоры о потерянной «идентичности» немцев богаты оттeнками: признание, воспоминание, раздумье, поиск. И в первую очередь - намек на простой, но болезненный факт. Во времена Гитлера был отчетливо сформулирован немецкий тип - в какой мере он был вызван к жизни режимом Третьего Рейха и в какой степени существовал независимо, судить не берусь. Но огнем, кровью, насилием - короче, войной он был впечатан в сознание других народов. Опять же не знаю, какие душевные процессы у немцев это прошлое сейчас вызывает. Но когда они путешествуют, то видят, что отношение к ним в значительной степени определяется их национальностью. Например: «Немцы - фашисты». Бывает, правда, и так: «Немцы? Здорово. Молодцы. Хайль Гитлер!» Или у них предполагаются черты характера, который обычно определяют словом «авторитарный». В явном виде о фашизме при этом может и не говориться. Но немцы в таких случаях, как правило, чувствительны и знают, что разговор может получиться неприятным. Термином «авторитарный характер» пользовался Эрих Фромм (может быть, он и ввел этот термин, я не знаю), когда анализировал желаемый тип личности в системе воспитания при нацизме. (Э. Фромм. Страх свободы.) «Потерянная национальная идентичность» означает не потерю, а малую привлекательность, в частности, для самих немцев представлений о них. Ни французы, к примеру, ни англичане, ни даже жители маленького Люксембурга о потерянной национальной «идентичности» не говорят. Недоуменно спрашивают: «А что это такое?»

Как 6ы ни обстояло сейчас дело с фашизмом, считать его частью национального наследия немцев или нет, считать его уничтоженным, или тлеющим и ждущим своего часа, или только программой небольших существующих ныне групп экстремистов, политически бессильных, - он был попыткой радикальным образом утвердить немцев привилегированной нацией. А системы привилегий, как правило, сложные, существовали испокон веков и существуют ныне повсеместно. Некоторые привилегии естественны и справедливы, другие - не очень или совсем ни естественны, ни справедливы. Язык, например, - естественная национальная привилегия. Незнание или плохое знание языка резко ограничивают возможности. Привилегии, которые дает человеку хорошее владение языком, приобрести взрослому эмигранту довольно сложно: нужно много работать - учить его. Но есть привилегии, добиться которых и воспользоваться которыми, казалось 6ы, намного проще. Например, деньги.

Что такое шиллинг?

Высокий уровень жизни на Западе общеизвестен. Не только по западной пропаганде. Он очевиден каждому туристу. Изобилие продуктов и товаров, причем по доступным, в общем-то, ценам, поражает, а иногда даже подавляет - хочется купить все, а это, увы, невозможно. И когда кто-либо из местных знакомых приглашает в гости, то разница в достатке по сравнению с СССР тоже очень заметна. И, тем не менее, эмигрантов тут ждут ошарашивающие неожидаиности: острая нехватка денег и утекание их сквозь пальцы, намного более непонятные, чем в СССР. Зная, что такое, шиллинг, вы примерно знаете, что такое марка, франк, доллар или фунт. Но, зная, что такое рубль, вы не знаете, что таксе шиллинг, марка и т. п. Система цен здесь совсем иная. Значительная часть разговоров в эмигрантских гостиницах и пансионах в Вене – о деньгах: что же такое шиллинг. Вплоть до недоумения - кого же выпускают из Союза, как мельчают люди, попав на Запад, - они оставили там все, а здесь со страстью обсуждают гроши. Но, что такое шиллинг, долгое время действительно непонятно, а знать необходимо, просто чтобы выжить.

Прикинем, какие представления о заработке на Западе может иметь человек в СССР. Возьмем умеренный заработок. Например, чернорабочим в фирме, где я работал, в основном, вместе с другими иностранцами, поскольку немцы не очень-то льстятся на такой заработок, я получал 1400 марок в месяц, чистыми, после вычитания налогов, страховок, всего, что здесь положено, пусть известно, что налоги большие, хотя в СССР это неизвестно. Официальный курс, скажем: 1 марка равна 30 копейкам. Множим, получаем 420 рублей в месяц. Цифра впечатляет, особенно человека, который, как я, должен покопаться в памяти, чтобы припомнить периоды, когда получал в СССР более 150 рублей в месяц. А ведь я не был там бедным. Но это официальный курс - надо полагать, советское государство себя не обижает, меняя туристам деньги. Какова же в рублях реальная стоимость предметов, которые привозят с Запада? Курс «черного рынка»: 1 марка - от 2 до 3 рублей. Умножаем и получаем месячную зарплату чернорабочего минимум 2800 рублей. Мыслимо ли это? Какая там безработица? Пусть я буду 90%о времени безработным, а не 5 или 10%о в среднем, как статистика говорит, и то дай Бог каждому так жить.

Дело в том, что этот расчет неверен. Точнее, он верен в случаях валютных операций: для фирм, торгующих с Советским Союзом, для туристов, привозящих в Союз барахлишко. Приблизительно верен для иностранных рабочих, зарабатывающих деньги в одной стране, а расходующих в другой. Но для жителей Германии или Австрии, так же, как для эмигрантов, приехавших в эти страны жить, расчет неверен.

Для одного специфического случая я попробую дать объяснение. Люди, отпущенные из СССР в эмиграцию, часто хотят перед отъездом поменять нелегально рубли на марки, чтобы на первое время там, в незнакомом мире, были деньги. Это пытаются делать не обязательно только богатые люди, при эмиграции распродается практически все имущество, и родные в таких случаях стараются помочь, и, хотя стоимость выезда сама по себе не маленькая, ко времени выезда часто бывают деньги сверх того. Сам обмен сравнительно безопасен: перед отъездом отдают рубли знакомому, а знакомый этого знакомого, скажем, его родственник, который уже находится за границей достаточно давно и устроен, отдает деньги - марки или доллары - выехавшему человеку. Деньги при этом меняют по курсу черного рынка. Люди, отдающие рубли, рискуют, радуются удаче, но не сознают, что разоряются или разоряют близких, давших деньги. Дело в том, что на Западе до тысячи марок на человека в месяц уходит без излишков на оплату жилья, еды, телефона, почты и самых необходимых перевозок или поездок. (Пересчитайте по курсу «черного рынка»!) Это обычный эмигрантский урoвень, который надолго. Ниже спускаться можно, но это означает, что ктo-то (организация или человек) дал вам бесплатный кров или бесплатно кормит и поит, а фактически уровень существования остался прежним - сравнивая с СССР, где-то около 150 рублей в месяц. Со всеми оговорками, что куры тут дешевле трески, а апельсины дешевле картошки, или, выражая то же самое иначе, треска дороже кур, а картошка дороже апельсинов, и что все тут есть, и без очереди, и свежее, и красивое, но, с другой стороны, нет возможности эмигранту где-то постоять и взять намного дешевле, пусть и не так красиво вымытое, а жилье тут стоит - не только платить, думать о6 этом обидно, и билет на трамвай - 2 марки и т. д., на эмигрантском уровне 1 марка равна 15 копейкам от силы. У марок, которые сверх тысячи в месяц, эквивалент совсем другой - скажем, рубль: автомобили, туристические поездки, цветные телевизоры, прочая электроника, одежда, обувь и т. п. здесь дешевы, а если покупать те предметы, которые туристы возят в Союз, то и того больше. Потому их туристы и возят.

Но рано или поздно и эмигранты выходят обычно на некоторый западный уровень жизни, который выше, чем в СССР. И убеждаются в том, что жить, как ни странно, туго. Объяснить, почему это так, тем, кто остался в СССР, невозможно. Вот он пишет на родину: купил подержанный автомобиль - ну, разбогател фантастически. С интервалом в месяц совсем неожиданно: неделю не мог отправить писем, не было денег на почтовые марки, или: надо менять жилье, нечем платить - так он нищенствует. Съездил в Париж - шикарно живет. Не смог позвонить, поздравить с праздником, долги, понимаете, - неужели деньги так испортили человека, ведь раньше он не был скупым, неужели так может измениться характер? И, я думаю, каждому эмигранту временами приходит в голову мысль: «Может быть, характер действительно изменился?»

Он сознает, что через его руки проходят огромные в пересчете на рубли деньги, а живет он, тем не менее, трудно. В письмах в Россию он может объяснить, что автомобиль, мол, - это на самом деле не автомобиль, а последние штаны, просто они так выглядят - с колесами, мотором, мягкими сидениями, если их не будет, то останется голым, на работу не на чем будет доехать (в США это часто действительно так) или без машины просто уволят, никуда успевать не будет. Но уже писать о том, что скромно поужинал с девушкой в кабачке и заплатил всего 50 марок, он будет только, чтобы пустить пыль в глаза - загулял, братцы, вовсю. Пусть там ахнут. Но скорее всего писать не будет, постыдится своей сытости. Ведь и он мог бы жить здесь на самом низком уровне, который, правда, сократил бы и так немногочисленные контакты с людьми: ни поехать куда-нибудь вместе, ни в кино сходить, ни в пивной посидеть. Мог 6ы беречь деньги и жить, как живут миллионы иностранных рабочих, как живет знакомый грек в надежде проработать несколько лет в Германии и тогда купить в Греции собственный дом, или итальянец, которого ждет невеста, и через полгода он поедет к ней не просто восьмым сыном из бедной сицилианской семьи, а на новенькой собственной машине ярко-красного цвета, или даже как немец, который вкалывает здесь вместе с женой из Чили, чтобы уехать на ее родину, купить там ранчо и не возвращаться. Нынешние эмигранты из СССР не сидят на чемоданах в ожидании, что там изменится режим и они вернутся, как ожидали некоторые эмигранты в прошлом. Возможности материально помочь оставшимся в России узкие, ну, можно послать джинсы со знакомым туристом, ну, две пары, ну, десять, это уже где-то на пределе пропускной спoсобности «каналов». И такая помощь рискованна для тех, кому предназначена, - могут посадить.

Да и сами эмигранты уехали не для того, чтобы как можно больше вещей посылать в Россию. Если 6ы их так заботило только материальное благополучие оставшихся близких, то, наверное, проще было бы не уезжать навсегда. Виделись бы, по крайней мере.

Торговлю с Советским Союзом без всякого страха быть посаженными вполне официально и широко ведут западные фирмы.

Давным-давно, как повествует сказка «1001 ночи», приехал купец на остров, где не было кошек и было много мышей. Он очень выгодно продал корабельную кошку. С той кошки дела у него пошли в гору, пока не приключилось какое-то очередное несчастье. И Миклухо-Маклай, когда поплыл в Полинезию, взял с собой много стеклянных бус и железных топоров. Для обмена на бананы и для завязывания дружеских отношений. Я часто слышал мнение, что «высокоразвитым» странам Запада выгоднее торговать со странами подобными им, чем со «слаборазвитыми». И при этом выгоднее, если в стране демократический режим, а не диктатура. Иногда объясняли это с цифрами в руках: товарооборот Германии с Францией, например, больше, чем с Турцией. Или ошарашивали сообщением, вроде: «Экономисты подсчитали, что американским рабочим невыгодно, когда где-то есть несвобода». (Этот лозунг привел мне в качестве аргумента служащий американских профсоюзов. Поэтому тут рабочие - американские.) Я не знаю, что считали эти экономисты и каким образом из их расчетов выпала история колониализма. И работорговля, например. Наверняка некоторые фирмы не могут торговать со слаборазвитыми странами, тем не нужны сложные машины или нечем платить за них. Но зато другие фирмы могут дешево купить кусок земли на берегу океана и построить отель; или использовать дешевый труд местных рабочих, привезя свое оборудование. Невыгодно может быть также банкам, когда страна не в состоянии выплачивать проценты по предоставленным кредитам. Но это уже перекос, финансовый просчет. Сами кредиты банки предоставляли из вполне экономических соображений. Пусть даже товарооборот небольшой, но кто же из экономических соображений откажется с небольшими деньгами, вложенными в дело, получать большие доходы просто из-за разницы в системах цен. А на тот случай, если разница в ценах вызвана и поддерживается тоталитарным режимом, существуют соглашения о невмешательстве во внутренние дела.

Советский Союз и развит не слабо, и цены там совсем другие, чем на Западе, так что торговать с ним как можно шире заинтересовано очень много фирм. Недавно в Германии прошли выборы. В предвыборной кампании ни одна из пяти крупных партий не ставила под вопрос торговлю с СССР. Иногда подчеркивали, что в планах партии нет контроля так называемых «девизов» - внешней торговли по безналичному расчету (топоры на бананы). Одним из самых острых вопросов в этой же кампании был вопрос о вооружении, разоружении, гонке вооружений, установке в Германии американских ракет, борьбе за мир - не знаю, как назвать. Связь между торговлей с СССР и ростом советской военной мощи не обсуждалась. Невозможно представить, что эта связь неизвестна. На протяжении многих лет она определяла отношения с СССР - в период «холодной войны». Но в средствах действительно массовой информации на эту тему было полное молчание. В телевизионных интервью с ведущими политиками всех крупных партий - ни звука. Как будто существуют запретные темы, провалы в общественном сознании, цензура средств массовой информации. Я не знаю механизмов этого явления, Главлита ведь здесь нет - может быть, это финансовая заинтересованность, конъюнктура, интрига, круговая порука, борьба за место под солнцем. Но что в средствах массовой информации освещается борьба далеко не всех идей - это точно. Может быть, у каждой темы есть своя история взлета и падения. Как в голливудском фильме о том, как молодая, красивая, талантливая статистика, одна из тысячи, становится кинозвездой. Только в кино от начала до конца два часа максимум и хэппи энд к тому ж.

В малотиражных изданиях обсуждают иногда связь торговли с СССР и гонки вооружений, называют какую-нибудь фирму, продавшую СССР что-нибудь уж совсем военное. Или кто-нибудь из известных диссидентов из Союза скажет вдруг во всеуслышание бестактность в адрес Запада. До предвыборной кампании даже в телевизионной передаче, посвященной газопроводу из СССР, этой темы коснулись, но характерным образом. Выступал профессор, специалист, наверное, историк - он процитировал слова Ленина. О том, что капиталисты продадут СССР веревку, чтобы Советскому Союзу было чем их удушить. Выступавший не разделял мнения Ильича, причем сомневался не в том, что продадут веревку, а в том, что удастся удушить. В обыденных разговорах случается услышать: «Мы продаем им детские игрушки, а они делают из них ракеты». Более сведущие люди, скажем, переводчики на русский (подавляющее большинство переводов - технические), знают, что эти игрушки - современные станки и машины, поточные линии, иногда целые заводы, к которым вполне подходит термин «стратегическое оборудование». Конкуренция среди переводчиков огромная. Среди фирм, видимо, не меньшая. Платят хорошо. Эмигрант, когда-либо чтo-то делавший руками, подолгу простаивает перед витринами магазинов с инструментами, дивится разнообразию, прикидывает свои возможности и знает, что даже горсть гвоздей здесь довольно дорогая. Что же говорить о станках-автоматах.

Я хочу пояснить смысл слова «конкуренция». Мысленно полемизируя с моим другом, который говорит, что немцы зажрались колбасой, что у них ее 150 сортов, но им мало, им нужен 151 сорт и для этого они торгуют с СССР, я воспользуюсь его примером. Если я получил технический перевод - скажем, описание станка, который рассверливает орудийные стволы (т. е. не обязательно стволы, но может рассверливать и их) и уже упакован для отправки в СССР, прямиком в Тулу (В Туле делают знаменитые самовары. Может быть, на Ору­жейной улице или на Пушечной, в этом городе большая часть улиц названа подобным образом.), то я действительно могу себе позволить любой из 150 сортов колбасы. Если перевод описания станка достался другому, то с голода я, конечно, не умру, есть социальное обеспечение. Но это и не означает, что я вынужден буду довольствоваться 149 сортами. В моем распоряжении в таком случае будет только один сорт, правда, разнообразный - колбасные обрезки. Или как люди, кушающие именно этот сорт, деликатно между собой его называют «ассорти колбасное».

К тем, кто побогаче, это тоже относится. Скажем, к президенту США. Например, санкции Рейгана на поставки оборудования для газопровода СССР - Западная Европа привели к тому, что заказ на поставки СССР турбин перехватили у Америки фирмы других стран. При этом две американские фирмы сразу потеряли много миллионов, а президенту пришлось свои санкции отменить (я перечисляю события, а не цитирую опубликованные в газетах объяснения причин отмены санкций). Выбор у Советского Союза есть, ключик от свободной конкуренции в значительной степени в его руках, он может не только торговать, но и воспитывать, даже президентов, пусть не непосредственно, так через фирмы, шум в прессе, реакцию пoлитиков в других странах. Рейган - президент необычный. Все же он вводил санкции. Поведение политиков европейских стран было несравненно типичнее.

В личном плане эмигранты, как правило, заинтересованы в «разрядке», считают, что она - к лучшему. Такая точка зрения была у них сформирована еще в СССР, и сейчас она совпадает с политической концепцией Запада. Даже многотысячные демонстрации за одностороннее разоружение Запада их скорее удивляют, чем тревожат: речь идет о ракетах, направленных на их родину, там остались родные и близкие - странно, если бы они хотели увеличения числа этих ракет. Туризм, сопутствующий «разрядке», дает шанс передать привет в Россию, обменяться неподцензурными письмами или послать подарок. Иногда и рабoта перепадает, например, перевод на русский. Насколько трудно, если не невозможно, осуществлять принцип «не работать на советскую власть», даже если человек хочет его придерживаться, они знают по жизни в СССР. И на Западе они это делают в меньшей мере, чем там. Осуждают торговлю Запада с СССР единицы. Запад, со всевозможными страховками, интенсивным рабочим временем, пресыщенностью любым шумом, привычкой к абстрактной игре словами, скукой и огромным рынком удовольствий, оставляет без ответа их моральные суждения и предсказания конца света. Пoлитикой здесь, конечно, интересуются, но главным образом отношениями между партиями внутри страны.

Местная экзотика

Где здесь «лево», а где «право», эмигранту приходится учиться. Не то что 6ы это определяло отнoшения с людьми или выбор друзей. Слава Богу, это не так. Неожиданную помощь случается получать как со стороны «левее» некуда, так и совсем «справа». Точно так же, как подножку от тех, кто близок, в обидном, оскорбительном, отвратительном согласии с правила­ми конкурентной борьбы (какая тема!). Но знаменитая местная экзотика - демократия, в которой есть «левые» и «правые» силы, интересна и не всегда пoнятна. Например, «разрядка» - это оказывается и «справа», и «слева», «американцы - вон!» - это больше «слева», а «иностранцы - вон!» - это, видимо, «справа».

По смыслу демократия - «народовластие». Западная Европа не оставляет в этом сомнений. С тем, что нужно подавляющему большинству, депо обстоит поразительно хорошо. (Как же они «умеют жить»! Есть, пить, одеваться, раздеваться, обставлять жилье, подстригать газоны, ездить на машинах, растить рoзы, кататься на горных лыжах, играть в теннис, лежать на пляже, фотографироваться у памятников и так далее без конца. И застрахованы со всех сторон как только можно.) Приоритет общечеловеческих - банальных - потребностей очевиден. Но есть в жизни проблемы, по которым мнения у людей заметным образом разделяются. Пусть таких проблем 10. Я перечислю, к примеру, чтобы убедиться, что их 10 и больше: 1. оборона, 2. налоги, 3. капиталовложения, 4. социальное обеспечение, 5. жилье, 6. энергетические ресурсы, 7. профсоюзное движение, 8. рабочая сила, 9. защита окружающей среды, 10. общественный порядок, 11. иностранцы, 12. военная или экономическая помощь... Пусть по каждой проблеме возможны только два мнения: да, нет. Скажем, вооружаться - разоружаться, повышать налоги или снижать и т. д. На самом деле даже по одной проблеме мнений добрая сотня, они распадаются на множество конкретных вопросов, но возьмем по минимуму - 2 мнения. Итого различных отношений к 10 проблемам 2¹⁰ = 1024. А конкурентноспособных партий 4. Причем каждая из них определила в общих чертах свою позицию по каждой из проблем, иначе как 6ы партия могла претендовать на лидерство. Я бы не был так занудно дотошен с этой арифметикой, если 6ы не встречал здесь часто людей, уверенных, что разнообразие возможных мнений совпадает с разнообразием партий или близко к нему. (Да и сам, когда приехал, предполагал подобное.)

На самом деле, выбор партии, пусть даже только при голосовании, производится по одной, от силы двум проблемам. Об остальных восьми и более в такой ситуации нужно не думать, иначе ничего не выберете, и они превращаются в опознавательные знаки, «партийные пароли», как их тут называют: с нами или нет. Не нравится - оставайтесь сами по себе, ищите свою компанию, 2-3 друзей, вряд ли найдете больше. Будете горячиться, убеждать собеседника, ведь мнения существуют не только для того, чтобы ими обмениваться в легкой беседе, - сочтет за настырность, отойдет в сторону, оставит одного.

В «левых» эмигрантов - ну, скажем, меня - мнoгое привлекает. Среди них попадаются общительные люди, можно увидеть красивые оживлениые лица. Сознательное противостояние обществу потребления не только высвобождает время, но и определяет их быт, часто они действительно бедны. Нелюбовь к пoлицейским, чиновникам, бизнесменам, политикам, военным довольно точно описывается выражением «не любят начальства». Для эмигранта из СССР ничего удивительного или сомнительного в такой нелюбви нет. Сомнителен скорее человек, который начальство любит. Даже презрение к американцам в этом плане понятнее. Американцы в Германии - часто начальство. Убеждение, что крупные предприятия и учреждения в своей работе дают «побочные», не контролируемые эффекты, противоречащие смыслу их собственной деятельности и опасные, на мой взгляд, просто верно.

(Это направление общественной мысли разработано, многопланово, в значительной мере определяет само понятие «левый», не влезает ни в одну из пропаганд и в Советском Союзе известно лишь отрывочно. Букет «левых», в западном смысле, идей для человека в СССР или из СССР, скажем, нового и даже не совсем нового эмигранта, выглядит очень странным набором. Например: «Рост обороноспособности страны ведет к гонке вооружений и грозит стране гибелью», - ясно, это из советской газеты. «Развитие индустрии ведет к истощению ресурсов Земли и загрязнению среды», - тема несколько рискованная, известная, кoнечно, хотя и не в полном масштабе. «Государственная безопасность опасна для граждан этого государства», - антисоветское высказывание. Но если вы скажете: «Медицина порождает болезни, школа пoрождает невежество, а наука - бессилие», - то к вам скорее всего отнесутся с сочувствием. Подумают: «То ли с ума сошел, то ли исповедуется невпопад».)

Но вот разговор заходит о Советском Союзе и - как будто в лицо вам выплевывают разжеванную в комки передовицу «Правды». А если не «Правда» идет в ход, так разъясняют вам смысл Свободы, Равенства и Братства. И даже если слышите резкую критику в адрес Советского Союза, не спешите с выводами. Через 5 минут может выясниться, что ваш собеседник - маоист, или он начнет объяснять, вычерчивая на салфетке схемы, что коммунизм - светлая, незамутненная идея, еще не осуществленная, а то, что полмира коммунистическая и половина его собственной страны, так это не в счет, он не то имел в виду. Многие мероприятия «левых», например, многочисленные демонстрацни с самыми разными требованиями, произвoдят впечатление спланированных с оглядкой на Советский Союз. В его пользу. Но не все. Какая, например, выгода для СССР в том, что «левые» захватывают пустующую жилплощадь? Или участвуют в кoлоссальных демонстрациях велосипедистов против засилия на дорогах автотранспорта? А оккупацию Чехoсловакии или ввод военного положения в Польше они осуждают почти все.

Я редко встречал эмигрантов из СССР, которые стали «левыми». А когда эмигрант становится «правым», то это заметно и тоже странновато. Например, писатель-эмигрант сетует в своей книге на забастовки в Париже. И притом наверняка сочувствует польской «Солидарности». Как он совмещает два отношения к забастовочному движению, я не знаю. Наверное, в одних случаях руководствуется идейными соображениями, а в других житейскими. Или другой писатель критикует социальное обеспечение Запада: мол, плодит оно паразитов. Видимо, он не бывал в СССР без работы, не боялся наказания за «тунеядство», и в эмиграции, наверное, сложилось удачно, обошелся без сoциальной помощи и пособия по безработице. Ну, а с друзьями-то он как же? Не у всех, наверное, так гладко.

Среди «левых» бытует твердая уверенность, что «правые» хотят очистить Германию от иностранцев. Я не берусь сейчас судить о том, в какой мере интернационализм «левых» и национализм «правых» являются убеждениями и в какой - «партийными паролями», просто так, за компанию. Но что лозунг «Германию - немцам» из арсенала «правых» - видимо, верно. И сколь бы "правых" убеждений ни придерживался эмигрант, трудно ожидать, что он разделяет и это мнение. Сам-то он кто? Тем не менее, в убеждении, что число мнений совпадает с числом партий, лепят им, бывает, и такие ярлыки. Выступал мой друг перед «левой» аудиторией. На вопрос, как он отнoсится к молодому Марксу, ответил в таком духе, что он не знает - может быть, у молодого Маркса было человеческое лицо, а может, бесчеловеческое, но нельзя сейчас при оценке его работ игнорировать страдания миллионов людей, он причастен к этим страданиям. Упомянул, наверное, 140 миллионов погибших при осуществлении Марксовых идей. Это умеренная и малоизвестная оценка для всего мира, а не только по СССР, мой друг вообще человек глобально мыслящий. И получил он на это такое возражение: «Ну, как же можно, пусть они простые рабочие, пусть турки, они ведь тоже люди, их нельзя просто так гнать вон». Особых причин для недоумения нет, просто партийное мышление: отрицательно относится к Марксу - конечно, не «левый» - конечно, «правый» - конечно, националист.

Специфически «правое» недовольство эмигрантами, оседающими в Германии, может быть, связано с вопросом о социальном обеспечении. Наверное, по статистике выходит, что эмигранты чаще прочих пользуются социальной помощью, все же иностранцы, непривычные, и приезжают на новое место заметно налегке. Сам я, к примеру, такую статистику никак не улучшаю.

Ну, а иностранные рабочие, «гастарбайтеры»? Мнение на этот счет безусловно «справа» довелось недавно услышать в телевизионной передаче - правда, в африканском варианте. Диктатор Нигерии объяснил, если это можно назвать объяснением, почему он выслал из страны миллионы иностранных рабочих: «Среди них много уголовных преступников и контрабандистов». Контрабанда тоже является уголовным преступлением, но он ее выделил особо. В Западной Европе подобных выселений сейчас не происходит. Но о приложимости «африканских» аргументов можно подумать. Нелюбовь к уголовным преступникам не есть специфика «правых». Кроме того, трудно представить более смирный простой рабочий класс, чем иностранцы. Они и рабочим местом дорожат больше прочих, от него зависит пребывание в стране, и возможностей «качать права» у них меньше: плохое знание языка, законов, всяких «ходов-выходов». В контрабанде тоже нет необходимости. Иностранный рабочий едет на родину, меняет заработанные деньги в банке и получает в обмен денег намного больше, чем если бы он ту же работу выполнял дома. Может быть, в этом дело? Может быть раздражают «правых» иностранные рабочие именно тем, что смеют жить бедно, копят деньги, а тратят их в своей настоящей жизни на родине, где другие цены. Фактически они конкуренты в международной торговле. Много их, много миллионов маленьких конкурентов, которые сами используют разницы в ценах и тем их выравнивают, сбивают при этом товарообмен по безналичному расчету тоже, не ведая того.

Занятый свободный Запад

До сих пор я старался писать о многих, а сейчас хочу рассказать о некоторых и даже очень редко встречающихся людях, о художниках в широком смысле, как говорил о них Лесков, - о людях с идеями. (Лесков. Тупейный художник) Точнее даже не о самих художниках, а о ситуации, в которой они оказываются. Когда-то, в моей прежней жизни там, случилось мне беседовать с соседом, писателем Абрамом Рувимовичем Палеем. Книги у него издавались со странной закономерностью - раз в 25 лет. Ко времени наших бесед издавали его в Союзе уже трижды. И однажды он рассказал, что в молодости жил в Берлине, снимал меблированную комнату. Он писал тогда стихи и даже издал сборник. Абрам Рувимович подошел к шкафу со стеклянными дверцами, взял из стопки одинаковых тонких книжечек одну и подарил мне. «Юношеские, конечно, стихи, - сказал он, - но, понимаете, я просто пошел в типографию и заказал. Никаких проблем». Я его понимал. Но сейчас отмечаю ускользнувшие от меня тогда детали: книгу он издал на свои деньги, тираж, естественно, был маленький, более полвека спустя у него оставались экземпляры - читателя не было, издание, разумеется, не окупилось. Как много, оказывается, я знал о Западе еще в России, но не думал, не обращал внимания, не верил.

Не в том дело, что стихи юношеские и, может, ничего иного не заслуживают. А в том, что в жизни каждого художника подобных примеров много: вынужденная локальность действия, отсутствие зрителя, нерентабельность - этим они мечены. Особенно если идея сильная, глубокая, еще и прозрачная - понятная с первого взгляда во всем охвате и глубине, - она же задевает многих, не дай Бог, подвинуться попросят. Профессионалы, от которых зависит успех, очень быстро схватив суть и взвесив шансы собственного выигрыша и проигрыша, превращаются, как правило, во врагов: вежливых, занятых, «незаинтересованных» лиц.

Признание и свобода - разные понятия. Если в Советском Союзе идея художника не признается, потому что там нет свободы, то это вовсе не означает, что на свободном Западе его идею допустят за версту к тому месту, которого она заслуживает. Нету на свободе свободных мест, заняты места и загорожены. Свобода здесь, в первую очередь, означает безопасность. Разница с СССР действительно разительна. Если же в таком виде свобода кажется вам скучноватой, то можете добирать острые ощущения мотoспортом или альпинизмом в самых что ни на есть настоящих Альпах. Чем-нибудь, что тут принято.

Запросы широкой публики - уже давно и наука, и индустрия. Посредничество - широко распространенная и часто высококвалифицированная профессия, защищенная от посяганий непричастных. Пропускная способность человеческого восприятия изучается и загружается как только можно. Человека убеждают в важности его выбора. Вот он листает рекламные проспекты и размышляет: этот шкаф или тот, нужен ли вообще, вроде пора сменить машину. Продолжать ли жить с Христианой или уйти к Барбаре. Поехать осенью в Индию или лучше в Скандинавию. Или тоньше: какую пластинку я хочу сейчас слушать, в какой бокал налить вино, зажечь две свечи или три, испытываю я сейчас к Бригитте нежность или злобу, пожалуй, злобу, надо пойти в дискотеку, до четырех утра, как в прошлый раз, в танце моя агрессивность находит выход. Или еще тоньше: чего же я хочу? Но это уже перехлест, «сверх-модерн». Тут и изучать почти нечего, и предлагать трудно.

Недавно я посмотрел два фильма, так получилось, что оба о6 актерах. Один о женщине, которая сначала мыкалась без работы, а потом переоделась мужчиной и добилась признания. Другой о мужчине, тоже мыкался, потом переоделся женщиной и тоже добился успеха. Но не всякий художник готов в поиске зрителей налеплять своей идее женские груди или навешивать мужской член. А если даже готов - дошел до последнего, то просто не может: или идея не выдерживает украшений, перестает быть самой собой, или делает он это слишком неумело, где ему соревноваться, не его специальность.

На этом закончу - так, несколько переплетенных тем: о национализме, о деньгах, о западной свободе и совсем немного о тоске, даже не по родине, а просто. Впрочем, мне везло: встречал художников.